Этот день Женя не забудет никогда. Так стыдно и горько ей еще не было. Похотливый незнакомец уже оставил ее и скрылся в густых зарослях рябины, а она никак не могла прийти в себя. Продолжала неуклюже лежать среди высокой травы, платье было задрано и местами разодрано. Она не чувствовала ни рук, ни ног, голова и та была ватной, щеки горели огнем, губы были искусаны до крови. Весь мир вокруг словно утратил свои краски, просто выцвел.
Сколько она лежала в густой траве, Женя не знала. Она словно очнулась, почувствовав, что от речки пошла прохлада, а на деревню не спеша спускались сумерки. Только тогда Женька наконец привстала, пошарила рукой в густой траве, ища свою косынку.
Она села, упершись в пенек, тело совсем не слушалось. Девушка принялась снимать с косынки мусор и сухие травинки, медленно надела косынку на голову, поправила выбившиеся пряди. Встала и, медленно покачиваясь, побрела домой.
По обе стороны поляны разрастались ароматные кучки зверобоя и тысячелистника, календулы и ромашек. Справа от широкой поляны шумел своими тайнами дремучий лес со столетними елями и соснами, а слева открывался широкий луг, за которым было их поле. Семья жила бедно.
Мать и отец вынуждены были ежегодно обрабатывать несколько гектаров земли, чтобы получить урожай и прокормить четверых детей. Кроме Женьки, у Тамары и Ивана было еще три младших дочери. Отец очень хотел сына, поэтому с каждой новой появившейся на свет девочкой все больше злился на жену.
Порой даже поколачивал ее, когда возвращался домой выпившим. Доставалась и Женьке. Злой отец мог запросто отходить ее широким ремнем с железной бляхой за любую даже пустяковую провинность.
Девушка боялась отца, поэтому старалась тихо и молча выполнять все наставления и приказы. В тот злополучный день она привычно пошла в лес за грибами. За несколько часов Женька насобирала полную корзину опят и лисичек.
Собралась уже было домой, дошла уже до поляны. Невольно залюбовалась полевыми цветами, которые устелили красивым ковром землю под ногами. Вдруг услышала шорох и треск ветки.
Повернув голову, увидела высокого незнакомого парня, который вышел из леса и пошел в ее сторону. Немного испугавшись, Женька прибавила скорости, но незнакомец буквально увязался за ней. Начал разговор и был весьма приветливым.
Незаметно Женька разглядывала его правильные черты лица. Красивые глаза коричневого цвета и белоснежную улыбку. Вместе они прошли к небольшому родничку, который вел к лугу.
Чем больше разговаривал с ней незнакомец, тем больше настораживалась девушка. «Давай мне свою корзинку, наверняка тяжелая. Вон столько грибов набрала».
Игривым голосом сказал парень. «Да нет, спасибо, она вовсе не тяжелая. К тому же я давно привыкшая таскать тяжести».
Все отмахивалось Женя. «А ты упрямая, мне такие нравятся». Как-то неприятно усмехнулся молодой человек.
«А ты чей будешь? Как тебя зовут?» — спросила Женька. «Много будешь знать, быстро состаришься», — засмеялся парень, очередной раз блеснув белоснежными зубами. «А тебя как зовут, красавица?» «Вот и не скажу», — упрямо ответила Женька.
Незнакомец явно забалтывал молодую наивную девушку, они уже и отошли далеко от леса. О себе практически не говорил, зато ловко хвастался хорошим урожаем грибов, которые ему посчастливилось нынче собрать. Рассказал и о том, что охота в этом году не удалась.
Когда Женька опомнилась, они уже были далеко от поля, где мать и отец сегодня работали. «И все же, ты кто такой?» — снова спросила девушка с опаской. «И чего идешь за мной? Иди домой себе, хватит меня своими шутками да прибаутками развлекать».
«А ты думала, я просто так здесь иду?» — хохотнул незнакомец. «Я хочу получить свое, и никуда не уйду, пока не получу». Женька испугалась не на шутку.
«Ты чего?» — «Уходи немедленно», — заикаясь, сказала девушка, и потихонечку начала отходить от него. Но не получилось. Парень вдруг бросился к ней и грубо повалил на траву.
Силы были неравными. Женька закричала, но он дал ей несколько пощечин и зло прошипел. «Будешь кричать, хуже будет».
Его глаза налились кровью, щеки побагровели. Он с силой сжал несчастную девушку. Когда все закончилось, незнакомец не спеша оделся.
И просто ушел, оставив бедную Женьку лежать в траве. Вернувшись домой, девушка никому не рассказала о том, что случилось. Отец был слишком жестоким.
Он бы не понял и не пожалел дочь. Только избил бы ее до полусмерти, как избивает чуть ли не ежедневно мать. Не жалел он ни старшую дочь, ни ее младших сестер.
Всю дорогу домой Женя горько плакала о том, что не сумела сохранить свою девичью честь. Вошла во двор и сразу приступила к работе. Покормила скотину, насыпала корм птице.
На улице уже было темно. Она привычно выполняла ежедневную работу. За ней вдруг увязалась младшая сестренка Алевтина, которая принялась ее расспрашивать, почему сестра так долго была в лесу.
— А ты где так долго ходила? — спрашивала десятилетняя Аля. — Поросята орут, коровы все с ума уже сошли от голода. А мне пришлось еще с Иркой нянчиться, ведь родители в поле до сих пор.
А Маняшка молоко перевернула. Нужно пол теперь помыть, а я и не знаю, как правильно. — Отстань от меня, не до тебя сейчас! — буркнула Женька, давая помой скотине.
— Я устала целый день с Иркой и Маняшкой, а тебя все нет и нет! — продолжала Алевтина. — Говорю же, уйди! — крикнула Женька. Алька от неожиданности даже ныть перестала.
И просто уставилась на сестру, которая всегда была спокойной и молча выслушивала все ее жалобы. Покормив скотину, Женька вошла в дом. Вздохнув, смочила водой тряпку и вымыла пол, оттирая засохшее молоко.
Затем взяла на руки самую младшую сестру, Иринку, накормила ее, затем поставила на плиту таз с водой. Нагрела и помыла сестренку, затем и сама вымылась. Родители до сих пор работали в поле.
В такие дни нужно было быстро собрать урожай, чтобы он не осыпался, поэтому мать и отец оставались в поле до утра. Уложив сестер, Женька вошла в свою крошечную комнату. Там стояла железная кровать на пружинах, впритык стол и маленькая тумбочка, в которую девушка складывала свои нехитрые пожитки, два летних платья и одно теплое, а еще колготки и любимые косынки, вот и все ее вещи.
Только здесь, плотно прикрыв дверь, Женька дала волю слезам. Она зарылась в подушку и беззвучно плакала, только плечи содрогались. Ей было горько и обидно, что она никому в этом мире не может рассказать о своем горе и позоре.
Мать была всегда занята, да и ничем бы она не помогла. Подруг особо тоже не было, поскольку их семья была бедной. И вот прошел сезон полевых работ, стало намного легче.
Первые два месяца осени в деревнях играли свадьбы. Вот и сейчас все готовились к свадьбе Анны, соседской девушки, которой отец нашел выгодную партию в виде сына председателя колхоза. Подготовка к будущей свадьбе началась еще за неделю.
Хозяйки парили, шкварили, жарили, кололи свиней и резали птицу, ведь блюд на столе должно быть много, чтобы все гости обзавидовались от такого богатства. А Женька не могла помогать. Как только подходила к готовящимся в масле свиным рулетикам, к ароматной речной рыбе, которая шкворчала на нескольких сковородках, ее тут же начинало мутить.
А когда мать разливала холодец по большим тарелкам, все ее нутро перевернулось. И она, стремглав, выскочила на улицу и спряталась за высокими стеблями кукурузы. Хорошо, хоть холодец не испортила, а то могла бы прям туда и вырвать.
— Женька, ты чего тут бегаешь? Бледная вся, руки дрожат, — удивилась мать. — Такая крепкая и здоровая обычно. Что стряслось? — Приболела я немного.
Видно, в жару напилась прокисшего молока. Вот мутит теперь, — отводила глаза девушка, пытаясь быть как можно более убедительной перед мамой. — Ты смотри мне, — погрозила пальцем мать, — завтра у Аньки свадьба, рабочие руки нужны.
А ты болеть вздумала. Иди в хлев, корову еще подоить надо. А то мне некогда.
И поросятам помой и заодно налей. Да иди уже, Господи, помилуй. Тяжело вздохнув, Женька пошла выполнять указания матери.
На следующий день она еле заставила себя подняться с кровати. В пять утра девушка уже была на ногах. Привычно выполняла работу по дому, но чувствовала себя очень плохо.
Ее постоянно мутило, кружилась голова. — Да что же это со мной такое? — встревоженно думала Женя. И только к вечеру она вдруг с ужасом осознала, что прошло ровно два месяца с того страшного летнего дня.
И ровно два месяца у нее задержка. У нее все похолодело внутри. Испугавшись до смерти, Женя судорожно соображала, что же ей теперь делать.
Признаться отцу и матери она не могла. Это было равносильно смерти. Отец бы ее так избил, что на ней бы и живого места не осталось.
И из дому выгнал бы точно. Иван был очень жестким с женой и детьми. Много раз девчонки видели, как пьяный отец избивает мать так.
Потому что ему так хочется. Он бил в живот, голову, таскал за волосы, не щадил лицо. Типичный изверг.
Женька и ее сестры очень боялись Ивана. Особенно если он пил с мужиками после работы. Даже самая мелкая дочурка до ужаса боялась.
Когда отец брал ее на руки. Она начинала неистово кричать и захлебываться слезами. В те минуты Иван лишь брезгливо морщился.
Швырял малышку на кровати, только кричал. Фу ты! Самое бестолковое. И приплод такой же.
Одни девки в доме. Чтоб тебе пусто было. Да пропади ты пропадом.
Такие речи отца слышались ежедневно. Он был настоящим тираном в своей семье. В деревне так было принято, никто не жаловался, а молча терпел.
Терпела и Тамара, к чему с молодых лет приучала и своих дочерей. Мужик в доме главный. Даже если он самодур и тиран.
Что теперь делать и как же выпутаться из своей беды? Женька себе даже не представляла. Она чувствовала в себе изменения, которые ее очень пугали. И если другая мать, ожидающая малыша, радовалась бы его скорому появлению на свет, то Женя только плакала втихаря и искренне желала, чтобы эта беременность прервалась сама по себе.
По утрам она стояла нагишом перед большим тусклым зеркалом в комнате и придирчиво рассматривала свое меняющееся тело. Благодаря своей широкой фигуре и крутым бедрам, ей пока что удавалось прятать растущий живот. Она чувствовала шевеление ребенка, которые, однако, не приносили ей ничего, кроме отвращения.
Она ненавидела растущие в утробе дитя и совсем не испытывала материнского инстинкта. 16-летняя девочка каждое утро просыпалась с надеждой, что это просто страшный сон, который непременно скоро закончится. После рождественских праздников живот начал расти словно на дрожжах, и Женька боялась, что родители или сестры заметят эти изменения в ней.
Кроме этих внешних признаков, мучила еще и постоянное недомогание. Не могла уже девушка, как прежде, выполнять всю тяжелую работу по дому. Только принесет ведро воды от колодца, так и сразу тянет низ с живота.
Только управится со скотиной, таская тяжести, так и кружится голова. И мать заметила перемены в дочери. «Женька, ты захворала, что ли?» «Почему корову не подоила до сих пор?» — сердилась мать.
«Все сейчас сделаю», — тихо отвечала Женя. Прятать растущий живот под широким теплым сарафаном было несложно. Спасало девушку то, что она поправлялась равномерно, наливались все части тела, а не только живот.
И вот наступила весна, приходилось Женьке очень трудно справляться со всем по дому. А тут еще и отец внимания обратил на внешние изменения в дочери. «Ишь ты, Женька, какая ты круглая за зиму стала!» Отъелась на мамкиных харчах.
Он удивленно рассматривал фигуру дочери, словно видел ее в первый раз. Женька испугалась до смерти. Она со всей силой втягивала живот, но у нее это плохо получалось.
«Да уж, дорогуша!» — присвистнул отец. «Девка выросла и округлилась. Мать, готовь пожитки.
Будем жениха искать. Дочка заневестилась». Женька чуть слышно выдохнула с облегчением.
«Слава богу, не заметили». Прошло еще какое-то время. Живот рос вовсю.
Женька боялась, что ее положение станет заметным окружающим, поэтому изо всей силы утягивала живот плотными тряпками. В отместку ребенок неистово пинался. Женька сердилась, злилась и ненавидела то, что росло в ее утробе.
«Чертова отродье, чтоб ты провалился!» — шептала она. «Вот родишься, сразу же избавлюсь от тебя. Чтобы ни сном, ни духом не знать о тебе и не помнить».
Наступил седьмой месяц беременности. Все это время Женька молилась только об одном — чтобы никто не заметил, чтобы никто даже не догадался, иначе было бы ей худо. И вот спустя месяц, в один из дней девушка чистила коровник.
Резко подняв ведро с навозом, она почувствовала себя дурно. Неистово заболела поясница и низ живота. Женька изо всех сил старалась не закричать, чтобы не выдать, что ей очень больно.
С трудом закончив работу, она поплелась в свою комнату. Силясь не издавать ни звука, легла на кровать. Начались схватки.
С трудом дождавшись ночи, когда все домашние уснули, она взяла старое одеяло и несколько тряпок и тихонечко вышла на улицу. На улице была ранняя весна, но снег еще не растаял. Мороз пробирал до самых костей.
Кое-как Женька дошла к коровнику и плотно закрыла дверь. В темном углу расстелила одеяло, сверху насыпала немного сена, чтобы окончательно не окоченеть. Чтобы сдерживать громкие крики и стоны, она с силой кусала губы и прикусывала сжатую в кулак руку.
Коровы от такого даже проснулись и начали мычать. Девушка перепугалась, что на эти звуки проснутся родители, и тогда полная катастрофа. Она даже боялась думать, что могло бы быть в таком случае.
Промучившись от боли до рассвета, Женька наконец-то разродилась. Новорожденная девочка не подавала никаких признаков жизни, и поначалу новоиспеченная мать почему-то испугалась, а затем даже обрадовалась, что так сложилось. Но затем, глядя на крошечное и беззащитное личико, она расплакалась.
Видимо, проснулся материнский инстинкт, несмотря ни на что. Она взяла недоношенную девочку на руки, слегка потрясла ее и шлепнула по попе. И девочка вздохнула, издав тихий жалобный крик.
Женька облегченно выдохнула, вытерла пот со лба. Слезы градом катились по ее щекам, но поступить по-другому она не могла. Девушка взяла тряпку и перерезала пуповину.
Она много раз видела, как деревенские женщины после рождения ребенка так делают. Перевязав пуповину, она разглядывала в последний раз свою крохотную дочурку. У малышки на шее было родимое пятно необычной формы, в виде сердца.
Девочка попискивала, искала материнскую грудь, ведь была голодной. Но Женька заставила себя проигнорировать первый порыв покормить дочку. Она плотно закутала хныкающую девочку в старое одеяло, а сама легла на сено и положила возле себя ребенка.
Отдохнув пару часов, она выглянула в окно и заметила, что уже светает. Нужно поторопиться, чтобы никто не увидел ее. Девочка спала.
Она была очень слабой, у нее не было сил даже заплакать на полную грудь. Опасаясь, что проснутся домашние или соседи, Женька осторожно выскользнула из коровника на улицу вместе с плотным свертком. Тряпки и послед она спрятала в куче навоза.
Девушка брела, слегка покачиваясь, к тому самому месту, где заканчивался лес и начиналась поляна. Мокрый от снега подол платья прилипал к замерзшим ногам. Было холодно, у Женьки даже зубы стучали от холода.
Просыпался лес, послышались первые крики птиц, которых потревожили в такую рань. Она все шла и шла, и зашла далеко в лес. Слезы текли по щекам.
Она понимала, что видит свою дочку в последний раз, но выбора у нее не было. Отец забил бы до смерти, узнав о таком позоре. Лесная дорожка закончилась, и Женька свернула в густые заросли.
Подошла к разлогому сосновому дереву и осторожно положила сверток с ребенком под него. Новорожденная малышка не шевелилась. Женьку бил озноб, стучали зубы, с трудом заставила себя развернуться и потихоньку уходить.
Девушка плелась домой. Ноги были ватными, а душа рвалась на части. Ведь это была ее доченька, ее милая и беззащитная малышка.
Разве она виновата в том, что появилась на свет? Разве она просила ее рожать, чтобы теперь умереть вот так в лесу от холода и голода? Все эти мысли накрыли Женьку, и она не выдержала, вернулась обратно. Побежала, чтобы было сил к той сосне, где оставила дочку. Не думала в этот момент о тиране отце, о безвольной и безропотной матери, о молве и слухах деревенских.
У нее в голове билась одна мысль – только бы успеть, только бы спасти. Прибежала она в лес, бросилась к той сосне, под которой оставила свое дитя. Подбежала, глядь, а свертка-то нет.
И так и эдак смотрела в густой траве, но ребенка нигде не было, словно и не оставила его здесь пару минут назад. Смотрела под каждым деревом, шарила руками в густых зарослях полевой травы. Вот ее свежие следы на снегу.
Они ведь есть! А свертка с малышкой нет. С ужасом заметила, что от сосны к лесу идут чьи-то следы, похожие на волчьи. У нее внутри все похолодело.
Что же делать? Кто теперь поможет? Ответа не было. Ходила она вокруг да около. Ходила.
Но ничего не находила. Даже крикнула «Верните мне малышку! Верните мне моего ребенка! Кто забрал? Слышите? Верните матери родное дитя!» Только эхо от ее крика раздавалось по всему лесу. Но никто не отвечал.
Эхом прокатилась по лесу ее просьба, но опять никто не ответил. Вышла Женька на заснеженный, с проталинами луг, оглянулась боязливо на лес в последний раз и трижды осенила себя крестом. «Прощай, доченька! Знать не судьба мне быть матерью.
И прости меня за все!» — всхлипнула девушка и медленно поплелась домой. Время шло своим безжалостным ходом. Женька изо всех сил окунулась в работу, чтобы не думать, не вспоминать и не выть ночами от того, какой грех взяла на душу.
У нее просили руку и сердце многие деревенские ребята, но она всем отказывала. Отец страшно сердился, даже пару раз выпорол непокорную девицу ремнем. Но той было все равно.
«Нет и все!» И только через пять лет, когда к Женьке попросился богатенький вдовец соседнего села, отец категорически заявил. «Откажешь ему! Не дочь ты мне больше! Выгоню из дому и уходи, куда глаза глядят!» Женьке было все равно. Пришлось покориться отцу.
После свадьбы она переехала к мужу — в большой и просторный дом. В первую же брачную ночь новоявленный муж, к своему большому ужасу и стыду, обнаружил, что в жены ему досталась далеко не девственница. Его лицо исказилось гримасой презрения и ненависти.
И он наотмашь ударил молодую жену. «Да ты испорченная!» — слова мужа звучали как приговор. «Вот же паршивка! Гуляла, с кем попала! А теперь на меня свой позор решила повесить? Говори, чертова отродье, с кем таскалась? Или прибью тут же на месте!» Женька закрывала лицо руками, слезы градом лились по щекам.
Муж таскал ее за волосы и вопил. «Признавайся, паршивая, с кем гуляла?» Пришлось Женьке признаться, что взял ее в лесу незнакомец с силой, а новорожденной дочери, однако, умолчала. С мужем-тираном Женя прожила пять лет.
Все это время бил он ее за малейшую провинность. Иногда, возвращаясь домой после попойки, мог просто так ударить или оттаскать за волосы. В чем только дух ее держался, Женя сама не знала.
Два раза получалось зачать ребенка. Но от постоянных побоев оба раза детей теряла на ранних сроках. Последние два года забеременеть никак уже не получалось.
«Видно, судьба моя такая», — думала молодая женщина. «Это мне кара за тот грех, который на душу взяла. Загубленная детская жизнь теперь аукнется в моей загубленной жизни».
Часто вспоминала она свою тайно рожденную малышку. Представляла не раз, какой она сейчас могла бы стать. Чувство вины разъедало ей душу все больше и больше.
Ведь ее дитя ушло из этого мира в страшных муках. После очередного избиения Женька поняла, что больше не может терпеть. Сколько бы ран она не получила, они всегда заживали.
Но душевные раны оставались. Пришло время покончить с этим раз и навсегда. Средь бела дня она направилась в тот самый лес, где когда-то оставила своего ребенка.
Она знала, что за лесом, там, где начинается дорога в соседнюю деревню, есть глубокое озеро. Там-то она и решилась утопиться. И соединятся наши души с доченькой в одном лесу.
И скроют нас густые заросли деревьев. Может, она летает там, моя крошка, и ждет меня все эти годы. Думала она, шаг за шагом приближаясь к воде.
Когда Женька добралась до берега Черного озера, она присела на траву. Чтобы в последний раз насладиться пением птиц и ласковым дуновением летнего ветерка. Как ни странно, сейчас она испытывала только облегчение от того, что ее мучения скоро закончатся.
Она сняла старые растоптанные ботинки и вошла в воду. Ноги сразу увязли в толстом слое ила. Дальше, дальше, нужно идти еще дальше.
Уже по пояс, уже по шею, еще чуток, и все закончится. — Эй, девушка, здесь не купаются, на дно быстро утягивает, — раздался незнакомый голос. Женька оглянулась и сквозь слезы увидела, как к ней бежит мужчина, а за ним маленькая девочка.
— Здесь на дно утягивает. Выходите немедленно. А мне и нужно туда.
— Ко дну? — тихо ответила Женька. И нырнула. Пришла в себя уже на берегу вся мокрая и дрожащая.
Рядом с ней сидел мужчина, снимая с себя водоросли и ряску. — Утопленница, значит, — сказал он с усмешкой. Женька откашлялась и злобно посмотрела на его рубаху, косо взглянув на него.
— А вам-то что? Я разве просила меня спасать? Вдруг она почувствовала, как кто-то возится у нее в волосах. Повернув голову, Женя увидела девочку с голубыми глазами, которая улыбалась ей как ангел, так как никто никогда не улыбался. — Тетенька, у вас тина на голове, я вытаскиваю, — сказала девочка.
— Спасибо большое, — прошептала Женька с благодарностью, погладив ее по ручке, но тут же нахмурилась. — Не надо было меня спасать. Мне жить незачем.
— Почему это? — удивился мужчина. — У меня ничего нет. Ни дома, ни мужа, ни детей и не будет никогда, — ответила она, стараясь не встретиться с ним взглядом.
— Как это дома нет? — Негде жить, пожар у нас был, — солгала Женька, но верила в собственную ложь. На самом деле, она чувствовала, что все мосты за ее спиной давно сгорели. К мужу она не вернется, а родители к себе не пускают.
Да и не нужны они ей. И муж сгорел вместе со всеми мостами, а детей и не было, бог не дал. Мужчина позвал девчушку, которая уже убежала ловить пестрых луговых бабочек.
— Анечка, солнышко мое, смотри, не уходи далеко, а то такие бабочки быстрые, чтобы в лес тебя не завели. Попробуй поймать одну, но так, чтобы я тебя видел. — Хорошо, — весело отозвалась девочка и вдруг обвила маленькими ручками Женьку за шею.
— А вы, тетенька, не плачьте, все будет хорошо. Мужчина посмотрел на Женьку задумчиво, потянул в рот травинку и сказал. — Топиться — не выход.
Ведь в жизни сегодня так, а завтра совсем по-другому. И изменить что-либо всегда можно. А коли утопишься, ничего уже не изменить.
И грех на душу взять страшно. Женька вдруг сжала кулаки и выпалила. — Если бы вы знали, какой грех у меня на душе.
Одним грехом больше, одним меньше, мне уже все равно. Ее голос дрожал, и она опустила голову на мокрые колени. Мужчина лишь мягко кивнул.
— Ну так расскажите мне, раз уж все равно собрались умирать. Женька долго молчала, и в этом молчании словно уносились прочь все ее загубленные мечты и надежды. Как вода в быстром ручье.
Наконец она решилась и выложила этому незнакомому мужчине все. И про случай на лугу, и про беременность, и про то раннее утро, когда она родила дочь и оставила ее в лесу. И про то, как вернулась, но было уже поздно.
Волки унесли ее дочь навсегда. На шее у малышки моей, знаете, родимое пятнышко было. В виде маленького сердечка.
Так оно запомнилось мне. Это все, что помню о своей доченьке, — произнесла Женя, испуганно поднимая глаза на мужчину. Он молчал.
Его лицо было нахмурено. Затем мужчина подозвал свою дочь и отогнул воротник ее рубашки. Женька аж ахнула от увиденного.
На том самом месте виднелась родимое пятнышко в виде сердечка. Сердце женщины заколотилось в бешеное. Она схватилась за него, словно боясь, что оно вот-вот вырвется.
— Ну все, беги, играй опять. Только помни, в лес не заходить, — сказал мужчина девочке, а затем обратился снова к Женьке. Семь лет назад ранним утром мне приснился странный сон, словно кто-то меня зовет.
И должен я быть в лесу именно сейчас. Я проснулся в холодном поту и никак не мог сообразить, сон это или явь. Но затем моя собака Дана начала лаять изо всех сил.
Я вышел на улицу, попытался успокоить животное, ведь жена еще спала, не хотел ее будить. Но Дана меня не слушалась, пуще прежнего голосила. И так странно себя вела.
Подбежит ко мне, схватит зубами за рукав рубахи и тянет, а потом отбегает в сторону, лаять и скулить начинает. Но я с трудом и сообразил. Зовет она меня в лес за собой.
Я собрался и пошел в лес, громко при этом ругаясь, ведь холодно и рано еще было. Собаку взял с собой, конечно. Она и привела меня к новорожденному ребенку под сосной, рядом елочка еще росла.
А у нас с женой детей не было, Бог не дал. Вот мы и вырастили Анечку, лучик солнца наш, подарок лесной. Женька стояла, ошеломленно глядя на почти черную воду озера, и не могла поверить в услышанное, словно сама судьба сжалилась над ее девочкой и спасла ее от верной смерти.
А жена моя год назад умерла, одни мы остались, а теперь ты мне рассказываешь такое, чудны дела твои, Господи. Мужчина встал и протянул Женьке руку. — Ну что, пошли домой.
Меня, кстати, Анатолием зовут. — Куда пошли? — пролепетала Женя, не веря своим ушам. — Ну домой же, в нашу деревню.
Переодеться надо бы тебе. Платья там от жены остались. Найдешь для себя что-нибудь порядочное.
Да не бойся, не обижу. Кстати, ты бы тоже представилась. Не могу ведь я тебя утопленницей все время называть.
— А что же Анечка? Она не против будет? — спросила Женя у Анатолия. И сразу добавила. — Женька меня зовут.
Вот сейчас у нее и спросим. Пошли к ней. Анатолий поднял дочь из высокой травы, и та выпустила из рук бабочку, которая тут же улетела.
Мужчина прошептал что-то девочке на ушко, указывая на Женьку. Девочка спросила. — А она обещает, что будет хорошей, как моя мама.
Женька взяла ее ручку, прильнула губами к детской коже и выдохнула, едва дыша, ощущая в этот момент, как сладко пахнет ее дочь, только детям присущий подобный аромат. — Обещаю, — ответила Женя на вопрос дочери. — Теперь я ничего не боюсь.
