Были у вас сервизы 60-70-х годов? Помните, какие там были супницы! Кажется, что такие мелочи напоминают о целой эпохе, которую уже не вернуть
Подобную супницу можно заметить в фильме “Москва слезам не верит”. На кухне Алентова угощает Баталова супом именно в такой тарелочке.
Женщина, которая совершенно не умела готовить. Где же у нее взялась супница?
Я задумался. Налил 100 грамм и с ностальгией осмотрел свою квартиру.
Тогда красивые супницы были в каждом сервизе.
В нашей семье был чешский сервиз, рассчитанный на 12 человек. На нем были желтые и зеленые орнаменты. Красивые до ужаса. Родители купили его сразу после свадьбы. Это было в 66 году. Кроме основных тарелок и блюд, там были салатницы, соусники и даже масленка.
Мама была намного младше отца, но уже тогда знала толк в ведении хозяйства. Она на себя переманила все добро, накопленное отцом за годы жизни.
А вот старую мебель просто выбросила. Дореволюционный гарнитур сожгла без угрызения совести. Меня дождался лишь обеденный стол, на ножках которого были вырезьблены львиные головы. Потом его отвезли на дачу. Там чистили грибы и занимались всякой грязной работой, чтобы не испачкать новую мебель. Так что львам пришлось доживать старость на дачных развалинах.
В городской квартире появилась новая красивая мебель. Мама тогда всем подругам рассказывала про полированный гарнитур.
Секретер тоже имелся. Современная молодежь даже слова такого не знает. За его стенками хранились самые ценные книги. И Толстой, и Скотт, и Джек Лондон. В тот период подобная литература считалась настоящим богатством.
Специальная деревянная дверца открывалась до упора и заменяла стол. Там можно было работать или делать уроки. Наверно, поэтому его и называли секретер.
В нем хранился отцовский “Ундервуд”. Именно с его помощью папа печатал стихи и каждый раз отправлял их в редакцию журналов с огромной надеждой.
Все вечера было слышно тук-тук, тук-тук…
Потом в квартире появились мягкие кресла. Естественно, ручки тоже были отполированные.
Я до сих пор помню, как испортил их перочинным ножом. Но мне надо было как-то испытать подарок? Не буду рассказывать, каковы были последствия моего эксперимента.
Сервант тоже был полированный. За его стеклом прятался тот самый известный сервиз с супницей.
Стенки его были украшены зеркалами, в которых отображались хрустальные рюмки. А еще там хранилась бутылка вина, купленная отцом на всякий случай. На ней красовалась красивая этикетка с золотистой тисненной медалью.
Кстати, на бутылках из-под коньяка тоже были медали. В серванте всегда хранилось около десяти бутылок спиртного. Они очень интересно отображались в зеркалах серванта и поблескивали на солнце.
Этот бар ассоциировался у меня с праздниками. Просто так без повода никто никогда не употреблял алкоголь. Если отец оттуда доставал бутылку, я сразу понимал, что к нам придут гости.
— Илья, нарежь салат! — слышалось из кухни.
В моей комнате тоже поменялась мебель. Появился полированный шкаф. Только мой! А в прихожей стоял трельяж, на полках которого хранились духи “Красная Москва”. До сих пор помню в деталях этот запах.
Косметики не было у мамы совсем. Да-да, и такое бывает. Друзья говорили моему отцу:
— И хоть твоя жена глаза не мажет, все равно красивая!
В шкафу хранилась каракулевая шуба. Почему-то мне в детстве казалось, что мамина шуба из кролика выглядит гораздо лучше. Ее было приятно гладить. Кроме того, у мамы был запас дорогой чешской бижутерии. Но я ни разу не видел, чтобы мама ее использовала. Она была такая красивая и нарядная, что ей некуда было носить бижутерию.
Как сейчас помню визиты родственников из Омска. Трельяж становился “трюмо”, а сервант “буфетом”. Если бы не мамины затрещины, я бы точно не стал молчать.
— Нельзя делать замечания старшим. Это невоспитанно!
Вскоре появился у нас большой раздвижной стол, залитый толстым слоем лака. Пока мама готовилась к приему гостей, я едва сдерживал себя, наматывая круги вокруг него. А однажды взял и нацарапал слово ”дурак”. На блестящей поверхности надпись очень хорошо выделялась. За это меня отправили в угол. Сколько же я там провел времени!
К нам частенько приходил папин друг Лев Иосифович. Он был такой смешной — мелкий и лысый. А его жена была в два раза младше. Такая красивая! Волосы, окрашенные хной, новомодные брюки и кудри от бигудей.
Взрослые часто говорили, что Катя молодая. Но как можно в 40 лет быть молодой? Мне казалось тогда, что уже в 30 люди становятся старыми.
Папин начальник тоже частенько у нас бывал. Он грузин. Он меня научил говорить “ура” по-грузински. Я до сих пор не знаю, правильно “ваша!” или нет. Надо поинтересоваться.
— Илья, кричи “вашаааа”!
Тетя Берта, папина сестра, жила в Кишиневе. Она была очень на него похожа. Она была против разговоров о том, что папа выбрал себе в жены такую молодую девушку. Тетя всматривалась в меня при каждой встрече, чтобы убедиться в том, что я похож на отца.
— Наш! Точно наш! Вылитый Арончик!
Приходило много всех родственников и друзей. Я частенько подслушивал взрослые разговоры и разглядывал мотоцикл папиного друга. Когда он мне разрешил поддержать свои перчатки, и я почувствовал запах бензина вперемешку с потом, решил, что никогда не сяду за мотоцикл.
Помню мамину подругу Раю. Она почему-то всегда цепляла на голову шиньон. Муж у нее был очень хмурый, но во всем слушался жену. Когда Аркаша уехал в Израиль, тетя Рая плакала бесконечно, приходя к моей матери.
В доме часто устраивали разные посиделки. Мои родители были очень гостеприимными. Сейчас же подобное не встретить. Раньше столы ломились от угощений даже без повода, а теперь и чая не допросишься.
Я помню тот неторопливый период. Никто никуда не спешил. Все были домашние и приземленные.
Это были особенные люди с уникальной закалкой. Они выросли в голодный годы, но все выучились, чтобы достичь достатка и выбраться из нищеты.
Пришедшая война поломала все планы. Многих близких пришлось потерять навсегда. Даже те, кто выжил, лишь существовали, но продолжали честно трудиться. Все они стремились к лучшей жизни и прилагали для этого максимум усилий. Никто не ждал подачек от государства и еще кого-то.
Они были все в отличной форме. Умели танцевать. И ухаживали за женщинами с особым трепетом. А как разговаривали! Просто мед в уши.
Они по своей же инициативе прочитали многотомные собрания сочинений. Многие из них знали наизусть. Декламировали и Некрасова, и Лермонтова. А стихи Симонова вообще считались частью жизни.
Мужчины в строгих костюмах. А их жены с изящных платьях. Садились за тот самый полированный стол, на котором было нацарапано “дурак”, и клали салфетки себе на колени.
На столе стояли три тарелки. Широкая, салатная и глубокая супница. А рядом специальное блюдо для пирожков.
Моя задача заключалась в том, чтобы до прихода гостей отчистить мельхиоровые приборы. Какие же они были тяжелые! Ложка, три ножка и две вилки. Подобная комбинация хорошо отложилась в моей голове.
Накрахмаленные салфетки под цвет скатерти раздавались каждому гостю. Дети никогда не сидели за взрослым столом. Было не принято.
— Иди лучше книгу почитай! — говорила мама.
Именно в таких супницах мама подавала домашний бульон с лапшой. Никакая новомодная паста с ней не сравнится. На отдельную тарелку выкладывались пирожки с мясом. Почему-то считалось, что первое блюдо надо ими закусывать.
Все гости нахваливали мамины кулинарные таланты, а она светилась от счастья. Отец очень ею гордился.
После супа подавались закуски. Салаты. Основные блюда. В то время еще салат был с крабами. С настоящими крабами. Современные варианты я даже видеть не могу. Не то, что есть. Шуба и оливье обязательно были на столе. Мама где-то вычитала, что к этим салатам надо добавлять кислое зеленое яблоко. Все гости были в восторге от такого новшества в кулинарных традициях.
А заливное. Хрен, приготовленный отцом собственноручно. Специально для него родители доставали маленькую позолоченную ложечку. Его накладывали густым слоем на заливное, а потом быстро закусывали хлебом.
Помню, как папа привез с Камчатки чавычу. Он разделил ее на куски и подвязал вялиться прямо на кухне. Аромат, если честно, был так себе. Я почему-то сразу вспоминал рыбаков, которые едят эту чавычу на палубе корабля.
Иногда мама пекла пирог с зубаткой. Это было великолепно. Вкуснее я ничего не ел в своей жизни. Гости подтвердят.
Паштет, форшмак, гусь с антоновкой… Для последнего блюда папа специально хранил в погребе летние яблоки. С другими было не так вкусно. Он закатывал их в одеяла и бережно складывал в ящики, чтобы ни одно не повредилось. На них не было ни одного пятнышка — ну просто отборные.
Когда подавался гусь или баранья нога, в комнате наступала тишина. Все боялись начать коронное блюдо. Тогда папа брал огромную двузубую вилку и нож, чтобы разделить на порционные куски. И никто не боялся жирной пищи или лишних калорий.
Через восемь лет любовь мамы и папы закончилась. К сожалению, он умер. Все-таки 50-летний мужчина и 18-летняя девочка не смогла длительный период наслаждаться беззаботной жизнью. Вот вам и вся беда разницы в возрасте.
Но пока не будем о грустном. Вспомним десерты и мамин фирменный наполеон.
К приготовлению торта привлекали всех. А еще нужно было взбить хорошо белки для безе, которое всегда украшало праздничный стол. В те времена еще не было миксера, поэтому все приходилось делать вручную. У мамы даже было специальное приспособление для этого — литровая банка с венчиками внутри.
Готовое безе мама намазывала кремом и посыпала грецкими орехами. Десерт назывался “Поцелуй хозяйки”. Очень вкусный и нежный. Все гости неторопливо пили чай и наслаждались каждым кусочком. Потом начинали потихоньку собираться и расходиться.
Мама с папой брались за уборку, а меня отправляли спать. За мытьем посуды они обсуждали хороший вечер. Я вслушивался в их голоса, ведь было очень интересно.
Та супница была всегда с нами. Даже когда папа умер, а мы с мамой погрузились в тотальное безденежье. Как-то мама именно в ней нашла 100 рублей. Папа их оставил там, когда ложился в больницу. Будто чувствовал неладное.
Интересно, будем ли мы когда-то встречаться с друзьями и подавать суп в супнице? Когда мы станем такими же неторопливыми и безмятежными? Видимо, свою возможность мы уже упустили — остается надеяться на детей. Надеюсь, они меня когда-то будут вспоминать с такой же ностальгией, как и я своих родителей.
